СОФИЯ - ПРЕМУДРОСТЬ

Гиндилис Л.М., кандидат физико-математических наук
Гиндилис Н.Л., кандидат психологических наук

От мифологического знания к современному.

Согласно метанаучной концепции, мироздание развивается
циклически, исходя из Единого в начале цикла и возвращаясь к Единому в
конце цикла. В первой нисходящей половине цикла идёт процесс
дифференциации, во второй, восходящей половине, – процесс интеграции.

Развитие знания повторяет цикл развития мироздания. Истоки знания
восходят к мифологии. Мифология рисует целостную картину мира, не
расчленённую ни на какие составляющие. Впоследствии вычленяется
религиозное и научное знание. Это уже было актом дифференциации знания.

Понятие «наука», которым мы оперируем сегодня, сложилось, в XVI–XVII
веках, когда во главу угла было поставлено естественнонаучное знание,
базирующееся на эксперименте и проверяемое опытным путём. Но такое
представление о науке возникло не сразу. В Античности наука была
неотъемлемой составной частью натурфилософии, в которой первые
естественнонаучные наблюдения сочетались с философскими рассуждениями, а
также размышлениями по вопросам этики, морали и права. Высшей ценностью
в ту эпоху считалось слово, и словесное философствование выступало как
вершина мудрости.

В отличие от Античности, когда разум стоял на самой высокой ступеньке
пьедестала, в эпоху европейского Средневековья господствовал приоритет
веры над разумом, и содержание научного знания во многом определялось
догматами Церкви. Целью средневековых мыслителей являлось постижение
замысла Бога. Основной их деятельностью становится осмысление и
толкование текстов Священного Писания. Но поскольку Природа виделась как
творение Бога, отражающее в себе Его замысел, она требовала своего
«прочтения». Эта установка выступала как одна из предпосылок
возникновения классической новоевропейской науки. Особенностью
средневекового знания было следование устоявшейся традиции, и всякое
новое «слово» должно было подаваться так, чтобы быть встроенным в неё.
Эта установка меняется в эпоху Возрождения, когда, напротив,
акцентируется то новое, что вносится и обогащает традицию1.
Приоритет экспериментального знания складывался постепенно. Роджер
Бэкон ещё в XIII веке говорил о первенстве опытного знания над
умозрительным. А гуманисты Возрождения уже прямо настаивали на
необходимости перехода от схоластических споров к практике. На создание
новой науки повлияло и возрождение герметической традиции в эпоху
Ренессанса. Выражением её явилась алхимия, значение которой стало
осознаваться только во второй половине ХХ века. Но надо признать, что
экспериментальная практика алхимии выходила далеко за пределы принятой в
науке экспериментальной деятельности, ибо она включала искусство
духовной трансмутации самого человека, к чему наука ещё только робко
подходит.

Концепция приоритета опытного знания достигла наибольшего развития в философии позитивизма, в которой были выработаны методологические основания классической науки. Позитивисты поставили во главу угла научного знания опыт и конкретный факт.
Они утверждали, что опытные факты являются, с одной стороны, основой
всякой научной теории, с другой, – критерием истинности любого научного
утверждения. Однако понятие факта понималось ими упрощённо, не
учитывалась теоретическая «нагруженность» факта2.

В ХХ веке на смену классической науке пришла неклассическая наука,
которая во многом изменила представления о пространстве и времени, о
причинности, о роли субъекта и объекта в процессе познания, признав их
взаимообусловленность, и отказалась от безусловного примата
эмпирического знания над теоретическим, констатировав теоретическую
«нагруженность» всякого факта.

Неклассическая наука сформировалась в ХХ веке, и уже к средине его
она приобрела новые качества, которые позволили говорить о
постнеклассической науке (в терминологии В.С.Стёпина). Согласно Стёпину,
она имеет дело с изучением нелинейных саморазвивающихся систем,
характеризующихся необратимыми процессами, в которых исчезает и
классическое противопоставление объекта и субъекта познания, появляется принцип спонтанности (вместо механической причинности).

В ХХ веке меняется и характер научной деятельности – из
индивидуальной она становится всё более коллективной. Важнейшие
современные проекты выполняются крупными интернациональными
коллективами, и публикации насчитывают десятки авторов. Другой
особенностью является колоссальное увеличение потока научной информации.
Теперь учёным приходится всё больше своего рабочего времени тратить не
на собственно исследовательскую работу, а на информационно-поисковую
деятельность. Вместе с тем, исследование базы данных по каким-то
объектам порою заменяет исследование самих объектов и позволяет получить
новые данные (например, виртуальные обсерватории в астрономии).
Огромный массив информации, с которым приходится иметь дело, требует
очень больших вычислительных мощностей. В ряде проектов (геном человека,
SETI) эта задача решается за счёт привлечения миллионов персональных
компьютеров, между которыми распределяются вычисления.

Изменение характера науки со всей остротой поставило вопрос о конце
науки. Так, в США в 1989 году под таким названием была проведена
Нобелевская конференция в Колледже Густава Адольфуса в штате Миннесота.
На ней прозвучала обеспокоенность тем, что наука как некая универсальная
объективная разновидность человеческой деятельности подходит к
завершению. В 1997 году вышла книга Дж. Хоргана «Конец науки». О
неизбежном кризисе в науке предупреждал Станислав Лем в своей «Сумме
технологий». Суть его состоит в том, что, благодаря бурному развитию
науки во второй половине ХХ века, темп роста численности учёных превышал
темп роста народонаселения. Ясно, что это не могло продолжаться сколь
угодно долго, ибо со временем численность учёных сравнялась бы с
численностью населения (каждый человек стал бы учёным). Согласно Лему,
этот момент (при неизменном темпе) должен был бы наступить на рубеже XX и
XXI веков. Понятно, что до наступления этого момента темп роста науки
должен замедлиться и должны начать сказываться кризисные явления. Д.Прайс, историк науки и науковед, в те же годы на основе количественных данных вывел закон роста науки, согласно которому долгое время наука развивалась по экспоненте и скорость роста всё время возрастала с чрезвычайно высоким темпом, затем (середина ХХ в.) наступил переходный период – насыщение роста (логистическая кривая), после чего возможна либо эскалация (новый рост), либо резкие флуктуации [1]. Похоже,
мы уже вступили в полосу кризиса. Во всяком случае, большинство
населения в наше время занято не в сфере науки (и даже не в
производстве), а в сфере обслуживания.

Интересные идеи, связанные с изменением характера науки развиваются в работе А.Д.Панова [2].
Прежде всего, наука становится все более дорогой. Она требует для
своего развития очень дорогостоящего оборудования. Это, как отмечает
Панов, рано или поздно должно привести к тому, что наука столкнётся с
принципиальными ограничениями по уровню используемых ресурсов. Вариантом
ограничения ресурсов является, в частности, ограничение по количеству
людей, занятых в науке. А это приводит к серьёзным проблемам. Решение
каждой научной задачи порождает несколько новых, следовательно,
количество научных задач растёт экспоненциально, а количество учёных не
может расти столь быстро. Поэтому учёных становится недостаточно для
решения всех актуальных задач, отсюда – разрыв фронта науки,
наука утрачивает целостность. Далее, стоимость каждой новой научной
задачи растёт, несмотря на совершенствование научных методов. А это
из-за ограниченности ресурсов должно привести к уменьшению потока новых научных результатов.
(Наблюдаемый сейчас «взрыв» новых открытий в некоторых областях,
например, в астрономии, по-видимому, является «последним всплеском»).
Уменьшение потока новых открытий неизбежно приводит к снижению интереса
общества к науке, что сказывается на снижении затрат на науку, а это в
ещё большей степени снижает поток новых открытий и т. д.3

Рассматривая науку как эволюционное явление, Панов считает, что её
развитию должны быть свойственны черты эволюции. Но все самые
эффективные эволюционные решения, подчёркивает он, рано или поздно себя
исчерпывают. И современный научный метод не может быть исключением. Это
не означает, что наука должна исчезнуть. В соответствии со свойством
аддитивности эволюции, старые формы не исчезают при появлении новых, а
просто утрачивают лидирующее значение. Поэтому можно ожидать, пишет
Панов, что современный научный метод «утратит свою ведущую роль в
развитии цивилизации и будет потеснён другими формами культурной
деятельности». Сейчас научный метод вступает (или уже вступил) в полосу
кризиса, который развивается столь динамично, что вряд ли «научному
методу как лидеру познания отведены столетия. Скорее речь идёт о
нескольких десятилетиях». Кризис науки не перейдёт в кризис познания,
замечает он, если найдется метод, который «сможет выполнить роль лидера в
реализации функции познания вместо научного метода». Панов, в
частности, отмечает, что новый метод может быть сопряжён с «существенной
модификацией понятия воспроизводимости или истинности», могут появиться
качественно новые каналы получения информации» или новые типы
информации и т. д. Методика поиска новых каналов может быть основана на
анализе факторов избыточного многообразия, имеющихся уже в поле
современной науки. Цивилизация, достигшая состояния, близкого к
информационному кризису, нуждается в доступе к новому источнику знания,
отличающемуся от источников современного научного знания. Таким
источником может стать метанаучная информация, присутствующая в поле
современной науки в качестве фактора избыточного многообразия (о
метанауке см. последний раздел статьи). Но Панов не рассматривает такую
возможность. Он отмечает, что если не удастся решить эту задачу (доступ к
новому источнику знания) каким-то другим способом, то таким источником
могла бы стать информация, полученная от других цивилизаций.

Здесь Панов опирается на концепцию галактического культурного поля.
Культурное поле в Галактике, согласно Панову, возникает, когда каждая
из экзогуманитарных (т.е. прошедших через кризис) цивилизаций ведёт
поиск и передачу информации другим цивилизациям. При этом они
ретранслируют передачи, полученные от других цивилизаций. В результате
количество информации, циркулирующей в Галактике, лавинообразно
нарастает, и Галактика превращается в единое культурное поле. Последнее
представляет собой единый надцивилизационный объект, эволюционирующий по
своим законам. Фактически речь идёт о качественно новом, более высоком
по сравнению с социальным, уровне организации материи. В концепции
галактического культурного поля Панова подразумевается, что
постсингулярные цивилизации обмениваются информацией с помощью
электромагнитных волн, и культурное поле имеет электромагнитную природу.
Но, в принципе, это не обязательно; обмен может производиться с помощью
каких-то иных, неизвестных пока носителей информации, и тогда
культурное поле будет иметь иную природу. Модель галактического
культурного поля приводит к понятию экзобанка знаний. По мнению
Панова, экзобанк будет содержать в основном знания гуманитарного
характера; информация, относящаяся к естественнонаучным дисциплинам,
будет играть вспомогательную роль. (Подобные мысли ранее высказывали
Ф.Моррисон и В.Ф.Шварцман, но их подход был несколько иной.) Изучение
материалов экзобанка по своему характеру напоминает процесс изучения
природы (концептуальная модель – проверка – новая модель). Осознание
этого обстоятельства позволяет по-новому подойти и, по существу, снять
проблему «взаимопонимания», которая многие годы была камнем преткновения
в проблеме контакта с внеземными цивилизациями. Порождение новых
моделей нельзя полностью алгоритмизировать. Здесь не обойтись без
догадки, озарения и т. д. Процесс изучения (понимания) экзобанка Панов
называет экзонаукой. К ней, по его мнению, может перейти
лидерство в методах познания после информационного кризиса. Экзонаука,
отмечает он, не является просто разновидностью науки. Здесь новое
значение приобретают критерии истинности и воспроизводимости, неизбежным
становится элемент веры. (Впрочем, элемент веры, вопреки
распространённым представлениям, имеет место и в классическом научном
методе; так, приверженность определённой
научной парадигме основана не только на фактах, но и на вере – для
обоснования парадигмы подбираются определённые факты.)

Подчеркнём ещё раз, что «конец науки» не означает конец
познавательной деятельности. Речь идёт о конце современной науки и
замене её новыми формами знания. Видоизменённая наука будет играть
решающую роль в трансформации человеческого сознания. Об этом
неоднократно указывается в Гранях Агни Йоги (см. ниже).

Такова в самых общих чертах картина эволюции научного знания

/ Продолжение следует. /

Источник : http://www.delphis.ru/journal/article/evolyutsiya-i-sintez-znaniya